Рецензия Айрата Бик-Булатова

Главная героиня спектакля – женщина, мусульманка, татарка. Не на словах, но и в мировоззрении, в образе жизни, в воспитании её видна исламская этика, она – за своим мужчиной, она – ничего не умеет сама: муж всё решает, даже за ЖКХ не умеет платить… Она – наверху своей башни из слоновой кости, но вот однажды ей придётся спуститься вниз, в мир, в улицу.

Главный её страх, который ей мерещится – это выйти в открытый космос, и остаться там одной. Эта метафора открытого космоса буквально воплощена во втором спектакле цикла – “Двери” – где мы видим мальчика с аутизмом – в шлеме и костюме космонавта, и для него страшный космос – это мир обычных людей. Вообще, много очень нитей, связывающих три одноактных спектакля в единой целое.

И вот эта мусульманская женщина из первого спектакля, жившая в своей фигуральной “башне из слоновой кости” – выходит как бы в открытый космос, в улицу, встречается лицом к лицу с социальной несправедливостью, пусть и по такому маленькому вопросу, как парковка, и равные права за доступ места на неё…

Она впервые в свей жизни решает действовать! И это не просто вопрос о социальном активизме, протесте и прочее, это её духовно-нравственный и даже религиозный вызов. Как этот социальный, гражданский активизм женщины сочетать с традиционной исламской этикой? Есть ли право у женщины, воспитанной на исламской этике – на гражданский активизм?

Это оказывается – глубокий, в том числе, религиозный вопрос, вопрос религии и традиционного национального уклада. Именно для татар это так. И своё вхождение в современную цивилизацию, в мир карточек со скидками от магазина “пятёрочка” (такая вот метафора цивилизации в спектакле!) героиня входит не запросто, а через глубокий внутренний духовный конфликт.

И для кого-то – как её мужа – современная цивилизация как раз и ограничивается пластиковыми карточками, а внутри – всё так и осталось: традиционно, с подавленной личностью, а кто – душой, нутром, чует, что нужно что-то большее.

Обществом же – это желание женщины, этот переход в гражданский активизм – воспринимается чуть ли не как национал-предательство, предательство традиционного уклада. Единственное рациональное объяснения её действиям (собирает подписи, инициирует собрание граждан) – общество видит в том, что – ну значит, что-то не в порядке в семье. Муж виноват – плохо смотрел за женой. Женщине не полагается заниматься общественными делами, активничать, идти к людям и беспокоить их.

Но и сама героиня – воспитанная на той же этике – переживает: может, и впрямь, нарушает она какой-то важный духовный, религиозный принцип, данный Богом? Это экзистенциальное чувство трасцендентального одиночества (простите за термины!) – настигает её, это поистине – выход в космос! Но уже – в Божесвенный Космос. Одна ли я, Господи?

Маленькая история с парковкой становится для маленькой татарской женщины – историей Вселенской, историей “Ахырзаман”, конца времён! И не случайно появляется в спектакле персонаж из исламской коранической мифологии – пророк Мехди, который становится её невидимым помощником.

Википедия (дальше не пойдём, для рецензии достаточно): “Махди́ (араб. مهدي) — в исламе: последний преемник пророка Мухаммеда, своего рода мессия (масих), который появится перед концом света. В Коране Махди не упоминается, но идея мессии широко толкуется в хадисах пророка Мухаммеда. Первоначально Махди отождествлялся с пророком Исой (Иисусом), который должен возвестить приближение Судного дня (киямат). Потом Махди стал мыслиться как самостоятельный образ «обновителя веры»”

Да, обновитель Веры – приходит к ней! Её новые поступки – ни больше, ни меньше – “обновление веры”, вот перед чем стоит эта женщина! Какой гигантский вызов перед ней, а не просто борьба за права! И если сначала в спектакле башня – из слоновой кости, и она была как-то закрыта от мира, то сейчас – она наверху, секции башни открыты, она несёт миру своё послание, но мир – так безнадёжно внизу. И даже муж.

Она узнала этот мир. Но осталась ещё в большем одиночестве. И даже муж её, знающий всё про пластиковые карты, в мировоззрении своём не возвышается, и даже не подпрыгивает. Он хочет традиционную семью, хочет детей. И в общем, сам в этом смысле являет пример какой-то “традиционной мусульманской женщины” в клишированном варианте, ибо никакого служения нет в нём, а есть одна пассивность и уровень обывателя.

А настоящая женщина, героиня спектакля – всё-таки вышла вышла в открытый космос, но не одна, а с “крысой”, из-за неё и вышла, и все героини всех трёх частей “вторника” встречаются на своём пути с “крысами” – голосом хамоватого обывателя-“патриота”, торжествующей свиньи из сценки Салтыкова-Щедрина по свинью, пожирающую правду, со столь привычными “наездами” в стиле: “не нравится – вали!”

Татарский язык в спектакле (и в “Парковке” и во всех трёх частях “Вторника”) делается отдельным персонажем. То – какой он, “не чистый”, с русскими словечками. Русский, вкраплённый в татарский – это и “язык-чужак”, и национальная травма, но и – современное состояние языка, то, на котором сейчас разговаривают молодые особенно татарские люди. Это и отсылка к известному произведению татарского классика “Конец света через 200 лет” – про конец татарской нации и татарского языка. “Парковка” кажется такой маленькой, по сравнению с Исхаки, да её и играют студенты, но эти тематические рифмы о национальном “конце света” здесь не случайны. Вообще, о роли использования русского языка в татарских спектаклях – можно написать отдельную статью.

В “Парковке” тема языка заявлена только самим качеством этого языка, о котором в татарском сегменте фейсбука разразились бурные дискуссии, переходящие в склоки. А в части “Туман” – эта тема уже артикулируется, о ней начинают рассуждать персонажи. Таким образом, сам татарский язык – не только тема, но и, я считаю, персонаж большого спектакля “В пятницу (зачеркнуто)… во вторник вечером”.

Знаменитый французский социолог Пьер Бурдье в своих лекциях середины 1990-х годов писал:

“орфография — это поистине замечательная иллюстрация. Только задумайтесь, эти дебаты, говорят, занимали в газетах, по крайней мере в «Le Figaro», больше места, чем «Война в Заливе»: как такое возможно? Можно ли отделаться улыбкой, сказав, что это все вздор, всего лишь образец легкомыслия французов? Вот в Америке говорят, что это все смешно. Я же считаю, что, если проблема приобрела такие масштабы,
значит, для людей, которых она мобилизует, это очень серьезная проблема. Вся моя социологическая работа была направлена на то, чтобы сделать понятными такого рода проблемы, объяснить, что за отменой географии, сокращением на пятнадцать минут физкультуры, добавлением лишних пятнадцати минут к уроку математики за счет урока музыки стоит борьба не на жизнь, а на смерть, что под вопросом оказываются непосредственные интересы людей, как в случае адвокатов, или же их косвенные интересы, а здесь дело обстоит еще хуже, потому что на карту поставлены интересы идентичности”.

<…>

“Некоторые языковые войны принимают форму религиозных войн,
некоторые войны в сфере образования являются войнами религиозными, что никак не связано с противопоставлением публичного и частного, иначе это было бы слишком просто”.

<…>

“Генезис государства, как мне представляется, —это генезис пространств, в которых, к примеру, определенный способ символического выражения получает монополию: говорить нужно правильно и только так. Эта унификация языкового рынка, рынка письма, равнообъемная государству, производится самим государством по мере того, как оно, государство, производит само себя. Это один из способов, которыми государство производит себя: нормализация
орфографии, нормализация мер и весов, нормализация права, замена разных видов феодального права унифицированным правом…”

Извините за такие большие выписки, но когда же вы ещё почитаете Бурдье? Я и сам недавно прочитал в книжном, в “Смене”, сделал эти выписки, а теперь нашёл книгу в сети в пдф, значит, не куплю (прости, “Смена”!). Но вот они прекрасно иллюстрируют, что темы религии, языка и политического активизма бывают тесно связаны.

Восприятие каждого показа спектакля зависит ещё от общественно-политического контекста дня, от того, что на улице происходит. Мы смотрели “Вторник” вскоре после того, как в Казани скончалась от рака оппозиционер власти, яркий гражданский активист Эльвира Дмитриева.

Тема женщины – гражданской активистки, поставленная как национальная татарская, и даже духовно-религиозная татарская – одна из важнейших для всего спектакля-вторника, а для “Парковки” – эта тема краеугольная.